С 8 сентября 1941 года по 27 января 1944-го Ленинград был отрезан фашистскими захватчиками от Большой земли. 872 блокадных дня жители осажденного города в условиях страшного голода и ежедневных бомбежек противостояли врагу.  

В нашей семье был непосредственный свидетель и участник блокады — моя свекровь Вера Васильевна Дубовкина (Агафонова). Ужасы Великой Отечественной войны, которые выпали на долю вчерашней школьницы, оставили тяжелый след в ее душе.

В День Победы всей родней мы традиционно собирались в гостеприимном и хлебосольном родительском доме. На столе неизменно стояли четыре свечи и рюмки в память о родных — жертвах блокады: родителях свекрови, невестке – жене ее брата, и маленьком племяннике. Этот праздник, как поется в песне, всегда был со слезами на глазах… Но подробностей той тяжелейшей поры свекровь не рассказывала – слишком бередили душу.

И когда после ухода из жизни Веры Васильевны прошло более десяти лет, ее племянник из Екатеринбурга привез нам флешку с воспоминаниями. Вот что рассказала Вера Васильевна:

• В 1932 году мои родители приняли решение переехать из сибирской деревни, где шла коллективизация, на родину папы, в пригород Ленинграда – Павловск. Там я пошла в первый класс. Жили мы дружно и счастливо. Я хорошо училась, особенно любила русский язык и литературу и собиралась после окончания школы поступить на филологический факультет. Старший брат Александр закончил школу, поработал на производстве и ушел служить в армию, оставив с родителями молодую жену и маленького сынишку.
• Было это уже перед войной…

В первые же дни Великой Отечественной отца Василия Николаевича Агафонова мы проводили на фронт. Там же оказался и мой брат Саша. Как узнали позже, они воевали рядом, на Ленинградском фронте, но встретиться им не довелось.

После того, как фашисты начали нещадно бомбить Павловск, нас перевезли в эвакопункт в Ленинград. В просторном помещении какого-то учреждения на полу были расстелены матрасы, где все и разместились. Вещей взяли с собой немного — самое необходимое и ценное.

Бесконечные бомбежки разрушали самые красивейшие исторические памятники Ленинграда. Не говоря уже о жилых домах и учреждениях. За короткое время нас перевозили из одного эвакопункта в другой. С первых дней блокады сгорели Бадаевские продовольственные склады. И мы, как и все ленинградцы, столкнулись с голодом. Норма хлеба в день для неработающих — 125 граммов, для работающих — 250. Половина в этом хлебе были разные примеси.

Работающей в нашей семье была одна Аннушка, жена брата. Она все время находилась на заводе, где выпускали продукцию для фронта, и сил часто навещать сына у ней не было. В суровейшую морозную зиму 1941-1942 годов мы, как и все ленинградцы, остались без отопления и воды. В городе остановился общественный транспорт, жители начали массово умирать…

В нашей семье первой ушла из жизни мама. За несколько дней до этого она получила весточку от отца, он тогда служил под Ленинградом, и мы смогли встретиться с ним. По дороге мама сильно простыла, и ослабленный голодом организм не выдержал.

Я осталась с малолетним племянником Ванюшкой. Он мне говорил: «Вера, если бы не я, то ты пошла бы работать. Получала бы больше хлеба». Малыш все понимал и старался не плакать от голода и холода. Да и у всех ленинградцев тогда не было слез, потому что пересохли слезные мешочки.

Чтобы не умереть с голоду, променяла на хлеб все ценные вещи. А потом нам немного помог папа. Он попал в госпиталь в Ленинграде. Я через дырявый забор два раза пробиралась в госпиталь и навещала его. Папа давал мне папиросы, чтобы обменять их на продукты. Но и эта скудная добавка не спасла мальчишку. Он слег. В один из вечеров Ванюшка попросил горячего чая, принесла ему кипяточка. Выпил и говорит: «Мне стало так хорошо». Утром мальчик не проснулся.

В этот день как раз пришла его мама. Аня была так измождена и обессилена, что у ней не было сил пойти в администрацию эвакопункта, чтобы сообщить об умершем сыне. Пошла я. А на утро, в свой день рождения, обнаружила, что и Анна умерла.

Надо было снова идти к начальнику эвакопункта. Кабинеты администрации находились на верхних этажах. Я упала на лестнице и не смогла подняться. Мимо проходили такие же еле живые люди, но никто из них не стал помогать мне встать, у них не было на это сил. Кто-то все же сообщил, и я попала в больницу с тяжелой степенью дистрофии. Тогда было большим счастьем оказаться в стационаре. Мне повезло. Правда, когда выписалась и приехала в эвакопункт, обнаружила, что осталась совсем без вещей.

Зимой 1943 года блокада была прорвана. На южном берегу Ладоги образовался коридор. Началось масштабное строительство железной дороги для снабжения Ленинграда. Вскоре в город пошли первые поезда с продовольствием и боеприпасами. Удача мне улыбнулась в очередной раз – эвакуировали на Большую землю в тыл. Хотела доехать до Сибири к бабушке. Но путь оказался слишком долгим. В дороге было много остановок из-за разрушенных железнодорожных путей. Во время вынужденных стоянок нас не кормили, а у меня с собой ничего не было. Поэтому смогла доехать только до Башкирии, где высадили самых слабых.

Разместили нас в деревне Аюкаш Дюртюлинского района. Распределили по домам. Хозяйка не запустила даже в дом. Сразу отправила в баню, где остригла налысо, вымыла и дала свое белье. В поезде все завшивели. Несколько дней отогревалась на печи и набиралась сил. Самым лучшим лакомством считала картошку, для меня она была вкуснее яблок.

Долго отдыхать не дали. Работа нашлась для всех. Первое время дежурила в пожарной части. Пришло лето — отправили на торфопредприятие на подсобную работу. Зимой добыча торфа останавливалась — нас с подругой Аней, познакомились с ней в поезде, направили на корчевку леса.

Деревенские местные девчонки были крепче и сноровистее. Они норму выполняли, а мы с подругой за смену могли свалить одно или два дерева. Наш начальник благоволил к Анне, а она помогала его семье по хозяйству. Он предложил девушке написать заявление для поступления в школу медсестер в Асбесте. Анна похлопотала за меня. Так мы уехали из Башкирии в незнакомый далекий город Асбест.

В школе медсестер смогла проучиться только год. Было очень голодно и надеть нечего. Морозы тогда стояли на Урале сильные. Поскольку состояла на воинском учете, пошла к военкому за помощью. Он пожалел меня, снял с воинского учета и помог устроиться работать в столовую фабрики №2.

После окончания войны, в 1946 году, перешла в Центральное рудоуправление треста «Союзасбест», где и трудилась больше сорока лет до ухода на заслуженный отдых: помощником дежурной тяговых подстанций, нормировщиком, диспетчером-анализатором, а в последние годы заведовала бытовым комбинатом.

На этом Вера Васильевна закончила свой рассказ. Она прожила долгую и непростую жизнь. В рудоуправлении познакомилась с прекрасным человеком — Андреем Георгиевичем Дубовкиным. Он был намного старше, один воспитывал троих детей: двух сыновей и дочку.

Правда, дочь ушла из жизни из-за тяжелой болезни. Вера не побоялась выйти за него замуж и родила еще дочь и сына. Супруги счастливо прожили вместе более полувека. Все дети получили профессии и встали на ноги, обзавелись семьями, чему родители были рады. Помогали воспитывать восьмерых внуков.

И в завершение. Отец Веры Васильевны — Василий Николаевич Агафонов, пропал без вести. Никаких следов, несмотря на запросы в военкоматы, о нем не нашлось. Брат Александр вернулся с войны с множеством наград. Вслед за сестрой переехал на Урал. Жил и трудился в Екатеринбурге. А сама Вера Васильевна не получила никаких положенных ей регалий блокадницы, но имела награды за труд. Все архивы с документами в Павловске сгорели в войну. Свидетелей для подтверждения она не нашла. Но не сильно расстраивалась по этому поводу. Главное, что в нечеловеческих условиях выжила, пройдя через голод и смерти.

Л. ДУБОВКИНА, член Союза журналистов России.

Фото из семейного архива.

«Асбестовский рабочий» от 23 января 2025 года.